История семьи Бернара Прудома, как и весь XX век, прошла в контексте обеих мировых войн. Бабушка его пришла в Шамони из Марикота, деревушки в Швейцарии. Дедушка родом из Тавержа, маленького городка на берегу озера Анси. Встрече предшествовала Первая мировая война… Их было три брата. Один по болезни остался дома на хозяйстве, двое ушли воевать, участвовали в Верденском сражении. Брату повезло меньше, а дедушка в мясорубке выжил. В начале 1920-х годов он на велосипеде приехал в Шамони, где встретил красавицу из Марикота и остался с ней жить. Немудреная история.
В 1925 году дед открыл в Шамони «драгри» – так назывались магазинчики с ассортиментом «колониальной лавки, в чьих недрах все, что мог произвести наш мир, от телескопа до булавки». Тогда в городе еще не было аптек, а в «драгри» можно было купить даже лекарства.
Сам Бернар родился в конце Второй войны в Жюра. Отец всю войну провел в Шамони, возможно, участвовал в Сопротивлении. Немцы расстреляли его вместе с братом жены и другими партизанами, когда он пришел в Жюра посмотреть на своего новорожденного сына. Родственники отца потом ставили это матери Бернара в укор, дескать, он остался бы жив, если бы не она… В семье эту тему обходили стороной, поэтому Бернар историю своего отца знает плохо. Первые пять лет жизни Бернар и мать жили в доме родителей отца на правах бедных родственников, до тех пор пока мать не нашла работу, позволившую ей с сыном переехать на отдельную квартиру. Работала сначала в только что открывшемся кинотеатре билетером, затем в угольной компании, уголь продавала. Худо-бедно концы с концами сводила да сына растила… Рос мальчик Бернар, рос и вырос два метра ростом.
– Детство твое, Бернар, прошло здесь, в Шамони?
– В Шамони оно прошло отчасти. Когда мне исполнилось восемь лет, меня отдали в школу-интернат. Считалось, нехорошо, если мальчик растет только с матерью. Гренобль, Лафайет, Клюз – города, где прошло мое интернатское детство. После школы я поступил в училище, получил профессию микромеханика. Мои сокурсники находили работу в мастерских швейцарских часовщиков, строили микромоторы, а выпускники этого училища работали на медицинские компании – создавали всевозможные инструменты, приборы медтехники, даже искусственные клапаны для сердца делали. Но я решил вернуться в Шамони и закончить школу гидов. Первую степень в профессии гида я получил в 19 лет.
– С микромеханизмами было покончено?
– Отнюдь. В свободное от учебы время я работал.
– Где?
– В разных местах. На Airbus работал. Участвовал в разработке симуляционных стендов для тренировок пилотов. Работал на производстве типографских станков, где моей задачей было понять, как снизить уровень шума. Они же дико грохочут, эти станки… Четыре года работал в Париже, подцепил гепатит. Пока лечился, учебу в Шамони пришлось приостановить. Гидом я стал только в 1969 году. В тот же период работал в качестве звукооператора фильма, которые снимал Дени Дюкроз, после чего решил – пора отправляться в большие путешествия по дальним странам, и уехал в Перу с экспедицией таких же молодых энтузиастов. Потратил все свои деньги. Когда вернулся, пришлось снова искать работу. Нашел ее не близко не далеко в Алжире. Два года я там работал инженером. Кстати, в то время в Алжир приехало множество специалистов из Советского Союза. Там открылось пять инженерных школ, в которых работали русские преподаватели.
– У вас с ними складывались какие-то отношения?
– Иногда. Но, как правило, русские избегали общения с нами. Если кто-то из них несколько вечеров проводил в нашей компании, мы потом этого человека больше не видели… Там у нас была хорошая жизнь. Берег моря, пляж, рыбалка. Меня работой не перегружали. Я должен был преподавать механику в колледже лишь 15 часов в неделю, остальное время уезжал кататься по пустыне на мотоцикле. Там мы проводили время с Мишелем Франко, который делал исследования почв в местах строительства новых дорог, а в свободное от работы время искал в пустыне метеориты. У него были лучшие карты всего Алжира, с которыми мы могли путешествовать по всей стране. Отправляясь за тысячу километров на мотоцикле, мы с собой брали рюкзак с десятью литрами воды.
– Что это были за мотоциклы?
– «Ямаха». Мой ездит до сих пор. После Алжира были и другие экспедиции. Гватемала, Пакистан, Непал, Эверест, Нанга-Парбат…
– Ну а что Альпы?
– Конечно, и Альпы. С моим другом из Лез-Арка мы устраивали большие альпийские сафари. Например, выходили на лыжах из Лез-Арка, поднимались на вершину Эгюй-Руж, спускались до Ля-Розье, оттуда через Малый Сен-Бернар спускались в Ля-Туиль, затем добирались до Курмайора и поднимались на Хеллбруннер, с которого спускались в Белую долину и долину Шамони, из которой поднимались на Флежер и спускались до Валлорсина, от которого двигались в Фау, затем на перевал Форклаз, и далее – в Вербье. Вот такие мы делали лыжные туры.
– А фильмы твои? Сколько их вышло? Какие? Где их показывали?
– Их трудно сосчитать, не то что перечислить. Три или четыре десятка фильмов, которые шли по всем каналам Франции. Я был первым звукооператором, который работал на высоте 8400 м. Тогда мы снимали «Под взглядом Джомолунгмы», имевший большой успех.
– Были ли в вашей жизни события, которые можно было бы назвать переломными?
– Любое событие – это момент, за которым всегда стоит долгий процесс… Важным событием в моей жизни я считаю избрание меня президентом Ассоциации горных гидов Шамони в 1983 году.
– Что изменилось с тех пор?
– Я пришел в очень бедную организацию. В этой ассоциации было €300 и никому не платили зарплату. А уходил я из очень богатой организации… Раньше роль ассоциации заключалась в сведении гида и клиента. Турист приходил, говорил название горы, ему рекомендовался гид. Все. Просто каждый гид платил небольшие взносы на зарплату секретаря-координатора. Я же добился того, чтобы в эту ассоциацию вошли люди, которые не имели суперквалификации высокогорных гидов, но могли сопровождать туристов в нижних, лесных зонах.
– В самом деле, это логично. Ведь квалификация, необходимая для сопровождения на леднике, остается невостребованной на прогулке по лесу…
– Вот именно. И если высотный гид может брать с собой всего лишь двух человек, то сопровождающий в трекинг может взять с собой 12 человек. Эти группы, набиравшие в поход целый коллектив, платили в ассоциацию соответствующие отчисления. Я просто доказал, что ассоциация должна быть организована по принципу нормальной жизнеспособной фирмы, а не просто как место встречи гида и клиента.
– Это ты сам придумал?
– Да.
– То есть ты – источник нынешнего процветания ассоциации?
– Да.
– Сколько лет жизни ты на это положил?
– Семь.
– А потом?
– Потом бывший директор Офиса по туризму засобирался на пенсию и стал искать себе замену. Стало понятно, что претендентов на эту работу нельзя набирать по объявлению, это может быть только человек из Шамони. Предложили мне. Сначала я отказался. Потом, после шести месяцев уговоров, я пришел на полставки. Потом согласился при условии, что это будет временно. И вот уже 23 года, как я здесь работаю.
– За это время появился Интернет, мобильный телефон, GPS-навигация и карвинг. Мир меняется стремительно. Вместе с миром изменился и Шамони…
– Когда гид-альпинист переходит на офисную работу и усаживается в кресло, первое время, конечно, бывает тяжело. Как и в горах, должен пройти период адаптации. Адаптация к работе – это всегда понимание ее сути. Работа директора Офиса по туризму такого места, как Шамони, – не просто курорта, но в первую очередь среды обитания – означает понимание проблем и ценностей, которыми живут местные люди, понимание того, что, откуда и зачем берется, то есть понимание живой истории шамоньяров. Ведь одно дело просто жить здесь как местный житель и совсем другое – быть представителем своей местности в других странах мира. Неизбежно начинаешь рефлексировать и замечать то, на что раньше не обращал внимания, как на воздух, которым дышишь… Здесь уже с X века был монастырь, который оказывал местным крестьянам, занятым, понятное дело, только сельским хозяйством, информационные услуги, то есть выполнял функции, в чем-то схожие с функциями офиса. Тогда у всех было много земли. Земля стала коммерческим ресурсом с начала эпохи туризма. Но с 1990 года в Шамони больше нет ни клочка земли, свободной для продажи. Все! Шамони продан. Но почему появилась возможность продавать землю? Потому что изменились источники пропитания. Когда-то нас кормили наши луга, теперь нас кормит то, что раньше было нашим проклятием, – Монблан, который местные называли Проклятой горой. Потом в этой горе прорыли тоннель. И это то, что тоже повлияло на жизнь как Шамони, так и Курмайора. У нас всегда были тесные связи с Валле-д’Аостой, даже во время войны, когда Франция и Италия были врагами.
–Когда тоннеля не было, как вы туда ходили?
– Через перевалы или через Белую долину. Это было целое путешествие, и тогда Курмайор был его важным пунктом. В случае непогоды я оставался в Курмайоре на несколько дней и знал там всех. Когда открыли тоннель, мы очень обрадовались тому, как легко стало общаться. Шамоньяры ездили туда пообедать в ресторане. Но вскоре выяснилось, что за Курмайором вся Италия, и он превратился в транзитный пункт на пути в Милан да Турин, и в нем больше никто не останавливается. И сейчас мы не имеем таких тесных связей, какие были тогда, когда туннель едва открылся. Знание собственной истории, наших примонбланских культурных связей мне неожиданно помогло, когда я как директор Офиса начал ездить по разным странам мира и представлять Шамони: везде это надо было делать по-разному, чтобы информация была воспринята.
– А с Россией?
– Первые люди из России, с которыми шамоньяры познакомились, были советскими альпинистами. А когда страна открылась, в начале 1990-х, и русские к нам поехали со всей России, для меня особенной загадкой были ваши туристы, приезжающие к нам из Владивостока или Магадана. Ну как им в голову могло прийти ехать в Альпы с Дальнего Востока?
– Ну, вам же приходит в голову взять лыжи и отправиться кататься по вулканам Камчатки… Это и есть культурный обмен.
– Туризм обогатил Шамони. Но каждый плюс – это два взаимно перечеркнутых минуса. Из-за туризма здесь выросли цены на все, и многие их тех, кто не зарабатывал на туристах, были вынуждены продать свои дома и уехать в другие, более спокойные края. На их место приезжали другие. Конкуренция высочайшая. В результате город переполнен суперпрофессионалами туристического рынка, многие из которых платят взносы и являются членами Офиса по туризму. Мы вместе работаем над тем, чтобы превращать горы в конкурентный туристический продукт и сделать его как можно более пригодным для жизни. Здесь абсолютно совпадают интересы и бизнесменов, и местных жителей, и туристов, и администрации, ведь всем понятно, что без туристов здесь жизнь замрет, но туристы не приедут туда, где все вокруг загажено. Всем понятно, что чистота и красота природы – это основа всех основ. И вот еще один результат наших усилий – в этом году Шамони получил официальный статус экологического курорта.
– Шамони, на мой взгляд, идеальное место с точки зрения баланса природы и современных технологий. А для вас? Какие места в Альпах вы могли бы привести шамоньярам в качестве примера для подражания?
– Некоторые курорты Швейцарии, на которых помимо экологии и туризма сохраняется и развивается сельское хозяйство. Например, Церматт, по центральной улице которого каждый день проходит стадо баранов и коз. Это, конечно, аттракцион, но это и настоящая манифестация фундаментальной альпийской культурной традиции – пастбищного животноводства, которую в Шамони мы, увы, потеряли.
– Зато у вас сложились свои традиции и свои способы манифестации слияния человека и природы…
– Это верно. Одна из них – ски-тур по первому снегу. Еще подъемники в преддверии сезона не открылись, а из Шамони уже сотни человек отправляются в ски-турный поход. И летом, конечно, к нам приезжают для того, чтобы погулять среди вершин. С одной стороны, ощущение первозданной, дикой природы, с другой стороны вся туристическая инфраструктура. Шамони – единственный курорт, которые принимает равное количество туристов зимой и летом – 50 на 50, – потому что здесь есть все на любой вкус и на любой бюджет – от кемпингов до пятизвездочных отелей и шале за €50 тыс. в неделю, от ларьков фастфуда до мишленовских ресторанов. Поэтому и атмосфера здесь и демократичная, и аристократичная – в зависимости от настроек взгляда. Поэтому к нам едут все – и лорды, и студенты, и в иной высокий сезон мы физически не можем принять, разместить всех желающих…
– Прекрасно помню, как три года назад я приехал в Шамони на велосипеде, и ни в одном из кемпингов не было места, чтобы поставить маленькую палатку.
– Вот именно. Поэтому Офис старается развивать межсезонный туризм, предлагать что-то интересное людям, приезжающим к нам в мае, октябре, ноябре. По роду своих занятий я много где в мире побывал, но только здесь пребываю в такой гармонии, когда мой внутренний мир находится в балансе с моими горами. В конце концов, я горный гид. Когда выйду на пенсию, то снова стану сопровождать людей и показывать им горы. Скучать за написанием мемуаров я уж точно не стану.
Беседовал с Бернаром другой могучий человечище и, по счастью, друг нам и товарищ — Костя Банников, недавно выпустивший очередную книгу из своей серии «Едем в Альпы!», открывший страницу другого свого издания TransAlpina на Facebook, и грозящий заполонить его (Facebook) блестящими текстами, которых он не достоин!:) Фотографии из архива Бернара Прюдома.
