Афиша зальцбургского фестиваля Sommerszene выглядит так: вафельный рожок с шариками мороженого на пурпурном фоне. Подписи варьируются: «это не мороженое (зачеркнуто), танец, перформанс, sommerszene». Даты в 2025-м году — 10-22 июня. Для тех, кто в курсе творчества бельгийского сюрреалиста Рене Магритта, интеллектуальная электрическая цепь замыкается, и звоночек делает «дзинь». На знаменитой магриттовской картине «Вероломство образов» изображена курительная трубка, подписанная: «Это не трубка». Магритт боролся с обманчивой очевидностью жизни и творчества. Фестиваль Sommerszene тоже отнюдь не очевиден. Тут не будет просто танцев и перформансов. Хотя будут и танцы, и перформансы.
Зальцбург – культурный заложник. Моцарт определяет судьбу города, как авторитарный глава семейства решает судьбы своих детей. Хочешь не хочешь, но ты ему обязан. Он кормит. Туристы, конечно, едут в город Моцарта, конечно, везут родственникам конфеты с его портретом, конечно, здесь регулярно проходит Зальцбургский фестиваль – классический, знаменитый, под стать своему самому знаменитому земляку. Уйти от Моцарта очень сложно. Но многим хочется.
Например, Михелю Штольхоферу. Больше тридцати лет назад он основал фестиваль современного танца и перформанса Sommerszene как авангардную альтернативу главному летнему событию Зальцбурга. Четыре года назад его интендантское место заняла Ангела Глечнер – миниатюрная, похожая на Эдит Пиаф женщина, чей вкус выпестован годами, проведенными в мире контемпорари-дэнса. «С одной стороны, мне нравятся вещи формальные, со строгой и последовательной хореографией. С другой – я ценю тонкий, изощренный юмор», – говорит она.
За рафинированный юмор в программе Sommerszene16 отвечает, безусловно, дуэт Берроуз-Фаржьон. Джонатан Берроуз – известный британский танцовщик и хореограф, Фаржьон – итальянский композитор. Они долго сотрудничали в режиме «заказчик-исполнитель», пока наконец – это было в 2002 году – не решили придумать что-то на стыке их академических компетенций. Так родился Both Sitting Duet, «Дуэт двух сидящих», с успехом гастролирующий по миру и завоевавший в 2003 году приз Bessie Awards за «экстраординарную симфонию жестов, исполненную в экстрасенсорной коллаборации в дежурной обстановке, ставшей напряженной благодаря немому музыкальному произведению, интимно проинтерпретированному сомнительной парочкой обычных белых мужчин среднего возраста, сидящих в креслах».
В 2016 году дуэт добрался до Зальцбурга. 45 минут Берроуз и Фаржьон сидят на стульях в полной тишине и делают неожиданные движения руками – иногда синхронно, иногда нет. Набор жестов совершенно неузнаваемый и атипичный, хотя так и хочется искать аналогии то в языке глухонемых, то среди набора обсессивно-компульсивной симптоматики (стряхивания, протирания, прикосновения, рисование фигур в воздухе). В какой-то момент начинаешь подтанцовывать, покачиваться, хотя музыки нет, но совершенно точно есть визуальный ритм. В первую очередь, это крайне обаятельное зрелище, которое завораживает и предъявляет весьма неожиданный пласт человеческих возможностей. Впрочем, со слов Берроуза и Фаржьона, выучить этот номер может каждый, у кого есть хотя бы три месяца на репетиции.
Второй номер программы – Body Not Fit For Purpose, «Тело, которое нельзя использовать по назначению», самое свежее произведение артистов. Маттео и Джонатан садятся за стол и выступают с короткими жестово-музыкальными «танцами», в основном на политические темы. Маттео играет на мандолине – музыка построена на La Folia, самой ранней из известных европейских мелодий. Джонатан жестикулирует в знакомом стиле. Звучат названия номеров (их больше двадцати): «Боязнь эмигрантов», «АК-47», «Уважайте бедных», «Дети, которые выросли среди оружия и обучены тому, как его безопасно использовать, относятся к оружию ответственно», «Я хотел бы жить в любящем сообществе с низким уровнем выбросов углерода», именные «Сильвио Берлускони», «Джордж Буш», «Владимир Путин» и другие. «От современного искусства все ждут какого-то политического высказывания, – объясняют свою идею артисты в одном из интервью. – Довольно трудно это сделать, если ты танцовщик, но мы очень постарались».
Ценителям более-менее прямолинейных высказываний адресован спектакль Black Marrow («Черная суть»), поставленный Эрной Омарсдоттир из Iceland Dance Company. Эрну называют «Бьёрк от танца» – она самая успешная танцовщица и хореограф Исландии. Свою визуально бьющую наотмашь постановку, впервые показанную в Австралии в 2009-м, Омарсдоттир обновила в прошлом году с помощью Дамьена Жале – франко-бельгийского хореографа-фрилансера, который сотрудничает со всеми модными хореографами.
Сцена, освещенная неяркими фиолетовыми лампами, полностью затянута то ли в латекс, то ли в плотный черный полиэтилен. Под ним что-то происходит в такт малоприятной музыке, которая все время как будто немного заедает. Движения под полиэтиленом становятся все интенсивнее, пока минут через пять из ниоткуда не рождается существо. Существо без головы. Его танцует человек, но так правдоподобно и грациозно, что нет никаких сомнений в том, что это животное. Постепенно стая увеличивается, однако довольно долго танцоры умудряются не показывать голов, совершая сложные, парные и сольные передвижения по сцене. Постепенно стая очеловечивается, натягивает одежду и с узнаваемым дискотечным задором колбасится под Pump It Up. Но превращение обратно в животное неизбежно. Слово marrow можно также перевести как «костный мозг», так что эта история еще и о том, что жизнь можно прекрасно прожить и вообще без головы и ее содержимого. Тела – вполне достаточно.
Громкие иностранные перформансы – неотъемлемая часть программы, но Ангела не скрывает, что на фестивале обязательно должны быть представлены австрийцы – таково условие спонсоров. Впрочем, венский хореограф Вилли Дорнер не слишком нуждается в протекции: его перформанс bodies in urban spaces (яркие, как будто пластилиновые фигурки то забивались в дверные проемы, то повисали на телефонных будках ) имел ошеломительный успех по всему миру.
На Sommerszene16 Дорнер представил премьеру – проект every-one. Правда, без трудностей не обошлось: за несколько минут до начала перформанса 25 июня в Зальцбурге начался проливной дождь, которому предшествовали четыре чудесных солнечных дня. Труппе пришлось изрядно промокнуть, но зато повезло тем, кто оказался на репетиции днем раньше. Местом для перформанса был выбран не самый благополучный и совсем не самый центральный район Зальцбурга – Леен. Восемь разнополых артистов разных оттенков кожи, роста и возраста, одетые в одинаковые юбки и белые рубашки (перевернутые пуговицами на спину) вдруг появились из-за угла одного из домов и побежали трусцой к зеленой полянке и протанцевали на ней серию смешных синхронных движений, чем привели в совершеннейший восторг местную юную шпану. А потом пропрыгали зайчиками по пешеходному переходу и привели зевак к следующей площадке, где действие перехватила вторая часть труппы – перформеры в таких же юбках в белых маечках.
Передавая друг другу инициативу и ведя зрителей по маршруту, придуманному Дорнером, артисты исполняли номера на автобусной остановке, в гаражах, во внутреннем дворе дома, на спортивной площадке, на обочине дороги. Режиссер проводит параллель между 1920-ми и настоящим временем. Танец двадцатых символизировал передовое коллективное существование и стандартизированное массовое производство. Артисты должны были быть похожи друг на друга как клоны, вплоть до длины ног. Выполняя синхронные движения в разных точках города, труппа Дорнера также намекала на перегибы в массовом сознании; для наглядности хореограф набрал в нее представителей разных рас, масс и длин. Периодически артисты выуживали «из кустов» плакаты, складывая призывы вроде «мне не нужны миллионы, я только хочу любви, музыки, музыки, музыки».
Кстати, вторая, более многочисленная группа участников every-one – 20 студентов местной экспериментальной академии танца SEAD. Ее в 1993 году открыла американка Сюзан Куинн, переехавшая в Зальцбург по любви. Она была блестящей танцовщицей, последовательницей Мерса Каннингема. Каннингем считал, что у танца не должно быть никакой подоплеки – движение ради движения. Но оно часто построено на контрастах: например, одни танцовщики на сцене двигаются медленно, другие – с яростной быстротой. Неочевидна связь с музыкой: танец может продолжаться и в ее отсутствие. Darwin’s Gypsy Dance («Цыганский танец Дарвина») из программы фестиваля, исполненный студентами SEAD, сделан как раз в его духе.
Впереди еще неделя Sommerszene16. И все, кто может оказаться в Зальцбурге, непременно должны это сделать. Например, чтобы построить утопический город вместе с британскими художниками Subject to_change или посмотреть, как Сара Ване размышляет о прожитом, перебирая мусор, накопленный за несколько лет.
Фото © Proalps, Bernhard Müller, Bjarne Grimsson, Milla Koistinen
